Возвращаемся к рассказу о Колпашевской епархии. Правящий архиерей Нарымского края – о филологических и философских особенностях русской литературы и современной жизни. Сорокапятилетний епископ Колпашевский и Стрежевской Силуан возглавляет новую епархию четыре года. После школы работал в опытно-конструкторском бюро слесарем, окончил филологический факультет Калининградского университета. Четыре года нес пастырское служение в Магадане, где принял монашеский постриг. Четырнадцать лет был игуменом Богородице-Алексеевского монастыря в Томске. Теперь его кафедральный храм находится в 340 километрах от Томска.
Владыка, а Вы пишете рассказы или стихи?
– Я в детстве хотел стать писателем. Но не стал.
Епископ Силуан
Какие писатели были близки Вашему сердцу?
– Традиционный набор православного молодого человека, который решил посвятить себя Церкви, – Достоевский и, конечно, Пушкин. Я для себя его открыл в университете. У нас был семинар по «Капитанской дочке», и я на семинаре стал говорить об отражении действия Промысла Божия в судьбе героя, – том, как герои предаются на волю Божию и как благодаря этому все, в конце концов, устраивается в их жизни. Не без испытаний, с трудностями, но устраивается. Пушкин здесь, действительно, отражает объективную реальность, как она есть. Это не только мир видимый, но и невидимый. Логика нашей жизни лежит за гранью видимого, она в духовном мире. Чтобы понимать жизнь и жить правильно, не жалея о содеянном, нужно быть причастным духовному миру, тогда ты начинаешь понимать себя, окружающих и жизнь всего мира. Главные герои Пушкина это понимают.
Образы русских женщин. Фото Ирины Юрьевны
У него много таких образов духовно высоких. Татьяна в «Евгении Онегине»… Поэзия, которая является переложением и богослужебных текстов, и библейских образов. Пушкин – очень глубокий человек и писатель. Тем более, что мое детство связано с пушкинскими местами. Родители выросли на Псковщине, по соседству с Пушкинскими горами. Мы очень часто в детстве бывали в Михайловском. Воцерковление, может быть, раскрыло для меня с большей глубиной его наследие.
Так вот, я свою интерпретацию сути «Капитанской дочки» высказал на втором курсе, это был 1991 год. И преподаватели оценили оригинальность мысли, потому что в советском литературоведении об этом еще не говорилось. Была еще советская эпоха, приходилось пока эзоповым языком что-то говорить, не напрямую, но как-то это нравилось уже – новые веяния, свежие мысли от какого-то там мальчишки.
Преподавательской деятельностью потом занимались?
– Только во время практики в университете я был какое-то время учителем школе. Калининградский университет образован на базе педагогического института, поэтому у нас сохранилась практика работы в школе. Мне очень нравилось преподавание литературы, со старшеклассниками взаимопонимание было хорошее. И мне эта педагогическая деятельность пригодилась потом.
Березы перед храмом
Вы тогда уже верующим были?
– Да, и все знали об этом. У нас храм был один в городе, туда ходили все, а я в алтаре прислуживал, читал на клиросе. Интересно было, когда мои сокурсницы заходили по своим надобностям в храм, и вдруг меня видели в подряснике – такие глаза круглые, онемение. Потом, если вопросы появлялись, я готов был ответить.
А на четвертом курсе у нас преподаватели в это переломное время старались какие-то креативные подходы применять. Перестраивалось все, в том числе и общественное сознание, и наука. Преподаватель по общему литературоведению дал тему для письменной работы о Русской идее. Я написал, ему понравилось, и он рекомендовал для публикации в газете Калининградского университета. Факультет гудел. И когда на первую пару пришел другой преподаватель, первый его вопрос был ко мне: «Это Вы там о Русской идее пописываете?» Потом знакомые преподаватели мне говорили, что весь день на кафедре это обсуждали. Ну, а я там тоже хотел быть честным, и писал, как думал, хотя работа довольно наивная, по нынешним меркам вообще детская; но тогда еще ничего такого не публиковали, только Бердяева стали печатать о Русской идее.
Ильин?
– Ильина еще тогда не публиковали практически. Только это начинало осваиваться, и вдруг какой-то студент пишет о Православии, о том, что Русь нашла себя в христианстве, нашла себя в Церкви.
Алтарник
Демократичные у Вас там были преподаватели, репрессий не применяли…
– Был уже 1992 год, другое время наступило.
Владыка, в Вашей биографии написано, что Вы крестились в Тверской области. Как так получилось?
– Мое воцерковление связано с владыкой Ростиславом, нынешним митрополитом Томским. Тогда он был молодым иеромонахом в Троице-Сергиевой Лавре и студентом МДА. К нему много ездило студенческой молодежи. А я поступал в МГУ после школы и там познакомился с верующими людьми, и они меня познакомили с владыкой. Я с ним вопросы какие-то разрешал, принципиальные для духовной жизни. А он сам из Тверской области, из Кимр. В одной из деревень его друг служил, село Вырец. В этой глухой деревушке старинный храм XIX века, и там я крестился. В речке. Он в этом отношении принципиален – считал, что надо полным погружением крестить, в «живой» воде.
Род Ваш из Псковской области?
– Отовсюду понемножку. И из Липецкой области есть, и из Смоленщины, но больше всего – из Пскова.
Белый Яр. На литургии
Верующая семья?
– Нет. И когда я принял решение креститься, сказал родителям: «Сядьте в кресло». Мама потом рассказывала, что сердце обмерло, она не знала, чего подумать, – с наркотиками связался или еще что. И когда я сказал, что крестился, у нее от сердца отлегло, с облегчением это известие восприняла. Ей казалось, как большинству, наверное, родителей, что «это увлечение» пройдет. Советские мы были люди, приход первый в городе появился только в 1985 году, а я родился в 1972-м. У нас вообще ничего не было, не было, где куличи освящать, куда за водой крещенской сходить. Вообще никаких традиций не было. Яиц не красили. Библии у нас не было. И разговоров о Боге не велось. Поэтому мое обращение – это чудо: не я нашел Бога, а Он меня нашел. Хотя, конечно, это было все же движение навстречу друг другу. Я Его тоже искал.
Я сказал родителям, и началась церковная жизнь. Они посмотрели-посмотрели, видят, что не проходит мое увлечение, «дурь» из меня не выбивается. Мама пыталась немножечко усложнить мою жизнь для вразумления. Родители готовили мясо, а гарнир – вермишель, картошка, вермишель, картошка. Они мясо, а мне – только гарнир, а я все это претерпевал, поэтому мама посмотрела, поняла, что все это серьезно, и сама стала ходить в церковь. И начала петь на клиросе. Она врач по образованию, но музыкой, пением всю жизнь увлекалась, ходила в народную капеллу и пела там лет десять до того, как я в Церковь пришел. А те, кто пели в капелле, потихоньку пели и на клиросе. Так, через клирос, она постепенно начала воцерковляться, потом начала исповедоваться, причащаться. И закончила мама свои дни на земле (она умерла три года назад) уже регентом.
А у отца какое образование?
– Инженер-конструктор. Сейчас он на пенсии. Год назад закончил работать, в 71 год. Там, в Калининграде, у меня брат, родная тетя, двоюродные братья, племянники.
В храме
К Вам сюда приезжают?
– Отец был здесь. Родители дважды в Томск приезжали, когда я в монастыре был еще игуменом. А сюда в 2014 году отец приезжал. Мама когда-то меня даже благословила. Материнским сердцем почувствовала, что я монашество избираю, и как-то, хоть я и не говорил об этом прямо, она поняла и благословила меня на вокзале, помню, перед отъездом в Магадан. Я говорил, что, мол, на несколько месяцев еду, но мама-то все поняла и благословила.
А отец очень болезненно воспринял мой монашеский постриг. Но потом, когда оказались в Томске, посмотрели на монастырь, который созидался, на прихожан наших, которые с уважением относились ко мне и их окружили заботой, теплом, родители увидели, что чадо их уже нашло в жизни свой путь, состоялось, ну и как-то отец после этого успокоился. Да, все мы люди.
Елена ДОРОФЕЕВА
Фото Татьяны ПЕРЕЦ
Публикация подготовлена в рамках проекта, получившего грант Международного конкурса «Православная инициатива 2016-2017»
